Путь Абая. Том 1 - Страница 114

114

Скорбь этих песен окутывала его, как осенние тучи.

Когда аулы перевалили за хребет, народ предстал перед Абаем во всей своей жалкой нищете. Новый приступ горя охватил его. Он увидел, как свернулись и сжались большие зажиточные аулы, — там, где раньше стада не умещались на выгонах, остались редкие кучки скота, терявшиеся в обширных полях. Стада стали слишком малы, и аулы по нескольку слились в один. Множество обширных урочищ, пастбищ, тучных склонов и широких жайляу за Чингисом оставались безлюдными. Появилось много нищих, безнадежно затянутых трясиною нужды. Абаю казалось, что вслед за его старой матерью Зере тяжко занемогла другая, великая мать — народ.

Наступил сороковой день кончины Зере. На обширном жайляу со всех аулов собрались толпы родичей, чтобы отдать последнюю почесть любимой всеми старой матери.

Задумчивость и изнуренный вид Абая давно беспокоили Улжан. После поминок, когда все разошлись и они остались наедине, она обратилась к нему:

— Тебя совсем поглотили тяжелые думы, сын мой… Разве ты не замечаешь, как исхудал? В молодости не следует так отдаваться печали. Оставь свои мысли! Возьми себя в руки. Вызови Ербола, садись на коня, поезди по аулам. Надо отвлечься…

Приехал Ербол. Он привез Абаю салем Асылбека, сына Суюндика: Асылбек с подчеркнутым уважением приглашал его к себе в гости. «Он нигде не бывал с самой смерти старой матери, пусть приезжает погостить к нам», — просил он.

Аул, как и раньше, находился в Жанибеке. Когда Абай со своим другом подъехал туда, Асылбек и Адильбек вышли встречать их. Гости сначала зашли в Большую юрту и отдали салем старшим.

Суюндик отнесся к нему весьма приветливо. Дней десять назад он со своей байбише совершил молитву в память Зере. Расспросив о здоровье Улжан и семьи, он приказал приготовить для приема гостей юрту Асылбека, чтобы молодежь могла провести время свободнее и веселее, не стесняясь старших.

Молодая юрта и без того была готова. Абай направился туда. И по пути и в самой юрте все радушно встречали его, — во всех чувствовалось желание отметить вниманием его приезд. Особенно старалась жена Асылбека — Карашаш. Даркембай, который тоже оказался здесь, встречал Абая вместе с сыновьями Суюндика. Он свято чтил память Зере, с глубочайшим уважением отзывался о ней. Он помнил по имени детей Абая, расспрашивал об их здоровье и не отходил от дорогого гостя. После бедствий «джута последнего снега» Абая знали очень многие бокенши и борсаки, нашедшие себе приют в Жидебае и Мусакуле. Теперь при встрече с Абаем их лица расцветали благодарным приветом.

— Свет мой, — сказал ему один из стариков рода Борсак, — нынешний джут миновал меня. Этим я обязан аллаху, а после него — одному тебе!

— Слава богу, — подхватил Даркембай с сияющим видом, — молока у нас не меньше, чем у других! Недавно я побывал в тринадцати аулах из тех, которые ты приютил тогда на урочищах. Они лучше всех сохранили свой скот!

Карашаш встретила Абая у себя в юрте с искренней теплотой и сердечностью, как близкого, дорогого человека. Даже Адильбек, который когда-то злился на Абая и за глаза всячески угрожал ему, тоже, как видно, забыл о старом. Он старался ухаживать за гостем, открыл ему двери, помог раздеться и собственноручно принял от него и повесил его плеть и шапку. Что же касается Асылбека, то Абай давно уже считал его настоящим братом.

Все встречали Абая как самого близкого, родного, как самого дорогого друга. Из двух ближайших к Иргизбаю родов — Жигитек и Бокенши — Абай всегда предпочитал Бокенши: люди здесь отличались необыкновенным радушием и для тех, кого они уважали, готовы были пожертвовать всем.

Гостеприимные молодые хозяева старались разнообразить трехдневное пребывание Абая всевозможными развлечениями.

Абай пел песни, смеялся, шутил, но в душе его все время жила смутная грусть. Он только ревниво скрывал ее от окружающих.

Аул Суюндика был близок и дорог ему. Целая буря мыслей и ощущений овладела им, едва он подъехал к Жанибеку. Мечта… надежда… — эти слова вызвали в его душе давнюю боль. Не было конца этой грусти, как нет излечения от раны, нанесенной в самое сердце. И рана эта связана с дорогим именем Тогжан, с ее чистой любовью.

С той минуты, как он вошел в дом Суюндика, душа его не переставала метаться в поисках любимой. Все было на месте. Люди остались те же, что и раньше. Не было только одной Тогжан. Мгновениями в Абае вспыхивала безумная надежда. При каждом шорохе у дверей он вздрагивал — не она ли? Когда кругом было тихо, ему казалось, что до него доносится мерный звон шолпы…

Входя в юрту Асылбека, он почти грезил.

Вот он переступил через порог… Вот правая сторона юрты… Сейчас снова перед ним поднимется завеса счастья…

Тот же белый шелковый занавес, та же высокая кровать с костяными украшениями, то же убранство — все на месте. Те же друзья — Карашаш и Ербол — так же тихо, без скрипа, открыли приветливую дверь счастья… Но теперь их дружба ничему не сможет помочь.

Тогжан нет.

Абай старался быть веселым, пел, играл, но глубокая грусть смотрела из его глаз. Случалось, что он внезапно замолкал, и тогда тяжелый вздох вырывался из его груди.

Одна Карашаш понимала его. Она угадывала, какая невыносимая печаль таится в его груди. Он не стонал, но его дыхание прерывалось, выдавая судорожный трепет сердца. Иногда он вздыхал так беспомощно, как будто пересиливал рыдания. И Карашаш глубоко жалела его.

114