Ерболу нужно было возвращаться. Расставаясь, Абай откровенно признался другу:
— Я не зову старость, Ербол. Разве я не дорожу молодостью? Что в мире прекрасней юности? Ты и сам это знаешь. Но вместо ушедшего детства и юности я хочу найти молодость — разумную и плодотворную. И на этом пути меня ждут новые возлюбленные… Начни я рассказывать тебе о них — ты увидел бы, что грудь моя не вмещает мечтаний… Узнаешь потом!
Это звучало как исповедь.
Кунанбай вызвал к себе сына как раз в этот день. Ербол тотчас же уехал домой, а Абай отправился к Карашокы.
Приближались сумерки, когда он подъезжал к аулу отца. В логу, поросшем лозняком, он увидел встречного всадника — высокого, широкоплечего. Это был его младший брат Оспан; в сумерках Абай узнал его только тогда, когда они поравнялись. Абай удивился: видя Оспана изо дня в день, он просто не замечал, как тот вырос. Ему недавно исполнилось восемнадцать лет, но он уже стал выше и крупнее Абая.
Оспан подлетел на полном скаку, узнал брата, остановился и сразу же принялся рассказывать:
— Сегодня я случайно пошел к отцу. Он и спрашивает: «Ну-ка, отвечай: постишься ли ты, совершаешь ли пять дневных молений, соблюдаешь ли свой долг мусульманина?» Совсем как Мункир и Нанкир! Я хотел было честно признаться: я, мол, чист и от грехов и от постов, как дикий кулан в степи, — да не посмел, побоялся, что будет буря… «Да, говорю, все соблюдаю…» Отец был очень доволен, усадил меня рядом с собою и целый день продержал голодным. Ну и скука была! Делать нечего — и молился пять раз, хотя и без омовения, и сказал, что тоже пощусь. А вечером сел с ним за трапезу воздержания и, чтобы утешить себя, съел все самое вкусное, что ему приготовили. Вот и скачу домой! Полюбуйтесь, ага, — вот тот самый Оспан, который сумел обмануть даже вашего отца! — И юноша громко расхохотался.
Смех его был так заразительно весел, что Абай тоже рассмеялся, но в его смехе сквозила и легкая издевка.
— Скажи ты отцу правду, вряд ли бы ты так радовался. Как хорошо, оказывается, лгать!
И, продолжая смеяться, он хлестнул коня. Оспан не нашелся, что ответить, тоже стегнул коня и отправился дальше.
Приехав в Карашокы, Абай не сразу пошел к отцу. Сперва он направился в дом Кунке. Кудайберды, любимый его брат, давно болел. Абай решил прежде всего навестить его и узнать о его здоровье.
Кудайберды лежал на высокой постели, мучаясь кашлем. Приход Абая обрадовал его. Бескровное лицо больного покрылось румянцем. Он оброс длинной черной бородой, тело исхудало, кости резко выступали, жилы надулись темными узлами.
Изнуренный вид брата огорчил Абая. Он снял верхнее платье, подошел к Кудайберды и сел подле него.
Болезнь, подточившая силы брата, теперь овладела им окончательно. Абай видел его дней пятнадцать назад. За это время больной заметно сдал. Он взял руку Абая, сжал ее своими слабыми пальцами и погладил.
— Хорошо, что ты приехал, — сказал он.
Абай обеими руками пожал бессильную руку брата, притянул ее к себе и прижал к своей груди. Оба молчали, но они понимали друг друга без слов, сердцем. Немного погодя Кудайберды спросил тихо:
— Был у отца?
— Нет еще. Сперва зашел к тебе, — ответил Абай.
Из соседней комнаты прибежали три мальчика и отдали Абаю салем. Это были сыновья Кудайберды — Шаке, Шубар и Амир.
Абай подозвал мальчиков и нежно поцеловал их. Шаке и Шубар уже учились. Каждый раз, приезжая сюда, Абай расспрашивал их об ученье. Дети любили его. Сейчас они смело подошли к нему.
Глаза Кудайберды остановились на детях, окруживших Абая. Он не выдержал — и в волнении отвернулся к стене. От Абая не ускользнуло это движение. Он поговорил с мальчиками и немного погодя отослал их играть, а сам снова подсел к больному.
Кудайберды взглядом указал в их сторону.
— Что из них выйдет? Что будет? Они — братья тебе. Кому из них какая судьба?.. Я остаюсь должником перед ними… — проговорил он. Казалось, он прощался с детьми.
Горячие слезы покатились из глаз Абая. Голос дрогнул:
— Этот долг я принимаю на себя, Баке! Пронесу их по жизни на своих плечах, как сумею!
Кудайберды сам же начал уговаривать его.
— Не плачь… Не надо плакать, — повторял он.
Несколько минут оба молчали. Кудайберды успокоился и повернулся лицом к Абаю, но при первом же движении его снова стал душить кашель. Абай поправил одеяло, накрыл плечи больного и заботливо укутал его.
Кудайберды перевел разговор на другое.
— Тебе известно, зачем отец вызвал тебя?
— Нет, Баке, пока ничего не знаю.
— Ну так я скажу тебе. Сегодня приехали чиновники, будут проводить выборы. Отец разместил их в ауле Жакипа. Говорят, в новых волостях будут новые власти — «управители». Отец хочет назвать им тебя. Понял? Что ты на это скажешь?
— А ты что скажешь? Что мне посоветуешь?
— Если хочешь знать мой совет, — сказал Кудайберды, подумав, — откажись. Достоинство человека вовсе не в том, чтобы быть начальником. Мы уже убедились в этом. Власть портит человека и приносит ему не добро, а одни проклятья. Не губи зря свою молодость!
Да, Баке, все, что ты сказал, верно, — ответил Абай не задумываясь.
— Такежан, кажется, добивается избрания. Вот пусть он и принимает волость, к своему удовольствию! — заключил Кудайберды.
До самой ночи Абай не уходил от брата. По просьбе больного принесли домбру, и Абай играл ему один кюй за другим. Мальчики пришли опять. Абай хотел, чтобы больной заснул, и начал рассказывать детям из «Тысячи и одной ночи». Мальчики ни на шаг не отходили от него и слушали его сказки затаив дыхание. Они были в восторге от своего дяди, который так хорошо играл на домбре и так замечательно пел. На ночь они улеглись в одну постель с ним. Между Амиром и Шубаром начались споры.