Путь Абая. Том 1 - Страница 22

Но Божей на своем веку повидал многое. Он лучше других мог разгадать Кунанбая.

— Кончилось? — горько вздохнул он и добавил: — Бокенши и борсаки, помяните мое слово: не на Кодара вы накинули сегодня петлю. Несчастные, с божьей помощью вы накинули ее на свою собственную шею!..

Эта мысль взволновала всех. И они молча продолжали свой путь.

5

Абай и Жиренше не думали, что им придется сегодня быть свидетелями такого ужасного зрелища. Аксакалы и старейшины старательно держали все в тайне и ни во что не посвящали народ. Никто и не подозревал, что готовится такое дело.

Утром Жиренше привел в аул Кунанбая гончую тигровой масти. Ее появление вызвало целый переполох, все дети высыпали на улицу. Зачинщиком шума был озорник Оспан.

Жиренше с гончей подъезжал к Гостиной юрте. Едва увидев его, Оспан закричал:

— Возьми, возьми его! Куси! Жолдыаяк, Борбасар!

Он всполошил всех желто-пегих овчарок в ауле Кунанбая. Жиренше старался уговорить его:

— Оспан, радость моя! Ты же умник, не делай этого! Перестань!

Но, как видно, лесть не действовала на Оспана.

— Борбасар, айт, айт! — кричал он с громким хохотом и вихрем летел по аулу, натравливая собак на гончую.

Жиренше уже успел подъехать к Гостиной юрте. Он спрыгнул с коня и обнял гончую за шею, стараясь защитить ее. Десяток овчарок, выскочивших из тени юрт, злобно рыча, окружили его тесным кольцом. Жиренше не мог ни зайти в юрту, ни двинуться с места. И чем больше он уговаривал мальчишку, тем громче смеялся тот и тем настойчивее натравливал своих собак.

— Ар-р-р! — поощрял он их, сам кидаясь вперед.

Но старым овчаркам, видимо, надоело науськиванье Оспана и лень было кидаться на беспомощную жертву, — они ограничивались громким рычанием и лаем.

В Большой юрте Улжан услышала поднявшийся шум и повернулась к сидевшему за завтраком Абаю.

— Пойди, Абай-жан, уйми проклятых собак… Этот дуралей опять всех перемутил! — сказала она.

Абай быстро отогнал собак и повел Жиренше в Гостиную юрту. Оспан, обиженный, что его лишили забавного зрелища, тихонько подкрался сзади и ущипнул Жиренше за икру. Тот перепугался, вообразив, что его кусает собака, рванулся в юрту, со всего размаху ударился головой о косяк двери и в один прыжок оказался у переднего места. Оспан залился торжествующим смехом и стал дразнить Жиренше:

— Ой, трус, трус!

Стройная, в большом ошейнике, черномордая гончая, с отливающей, как у тигра, шерстью, очень понравилась Абаю.

— Как ее зовут? — спросил он у Жиренше.

— Желкуйин.

— И кличка хорошая!

— Кличка по ней: настоящий вихрь, зайца в один миг сшибает.

Жиренше любил повторять эту похвалу, сказанную известным охотником, жившим с ним в одном ауле. И это окончательно покорило Абая, любовавшегося гончей.

— Поедем поохотимся на зайцев!

— Что же, поедем… Лошадь у тебя есть? Я и сам ехал на охоту…

Пока седлали буланого четырехлетка Абая, друзья успели зайти в юрту и напиться кумысу. Вскочив на коней, они направились на запад, к невысоким холмам, носившим название Кзылшокы.

Там с азартом неистовых охотников они погнались за зайцем. Тот долго спасался от них, выдерживая расстояние, и только после трех-четырех перевалов Желкуйин удалось нагнать и схватить его. Больше зайцев им не попадалось. В поисках дичи они добрались до самого крайнего выступа Кзылшокы, примыкавшего к Чингису.

Тут им встретился верховой. Это был один из посыльных Майбасара — Жумагул. Он посоветовал Жиренше:

— Ехали бы вы лучше на Карашокы. Там сегодня судят Кодара, весь народ туда съезжается.

Жиренше насторожился:

— А где Кодар? Где его сноха?

— За ними поехали жигиты, привезут обоих. Сбор в ауле Жексена. — И Жумагул, хлестнув коня, помчался дальше.

Жиренше предложил Абаю:

— Поедем поглядим!.. Ну, едем, едем! — И он увлек за собой мальчика, не дав ему опомниться.

Страшная казнь совершилась у них на глазах.

Теперь они мчались обратно лесистым берегом реки. Леденящий холод сковывал Абая. Сердце мальчика, его чувства — все замирало в ужасе перед поступком отца, перед кровью, забрызгавшей руки Кунанбая. Его отец, его родной отец так жесток, так бессердечен!..

На оклики Жиренше Абай не отвечал. Он летел вперед то вскачь, то быстрой рысью. Гончая стлалась в беге перед его конем. Они проскакали берегом, а потом стали огибать склоны широко раскинувшегося хребта. Дорога здесь была узкая — одна тропинка, по которой вдвоем не проедешь, на такой дороге быстро ехать и разговаривать трудно. Но Жиренше, нагнав Абая и следуя за ним по пятам, не переставал болтать. В ауле Жексена он успел потолковать с жигитами, и ему хотелось сейчас же поделиться новостями с Абаем. Мальчик, подавленный виденным, дрожавшим как в лихорадке, не понимал половины его слов, но главное он уловил.

Две крылатые фразы переходили в толпе из уст в уста. Первая как раз и послужила поводом к обвинению Кодара и принималась как оправдание совершенной над ним чудовищной казни. Кодар говорил: «Бог покарал меня, но я тоже отплачу ему», — так повторяли сегодня убийцы. Вторую фразу Кодар бросил перед смертью: «Если я седой пес, то вы — кровавые собаки…»

Абай был потрясен. Ему вспомнился тихий жалобный женский плач, раздававшийся в юрте. Неожиданно для самого себя Абай вдруг разразился слезами. Жиренше заметил это, хоть и ехал позади Абая.