Путь Абая. Том 1 - Страница 236

236

Слушая стариков, Абай сидел, весь побелев от гнева, хмуря брови и кусая губы. Он не сводил глаз с Даркембая, говорившего твердо и убедительно. Абай тяжело вздохнул: его возмущало поведение обоих братьев, и было стыдно за них перед бедняками. Мутные волны досады, стыда и отвращения ходили в его душе. Они вздымались и обволакивали его мысль тяжелым осенним туманом, и сквозь него звучали, все время повторяясь, какие-то неотвязные слова… Новые стихи? «То, что совесть осудит, — отвергнет и ясный ум…» Стыд, совесть… что в этих словах тем, у кого сознание глухо, душа бесчувственна, утроба ненасытна?.. Что для них справедливость, жалость?

Все молчали. Наконец Абай заговорил:

— И это зло совершили мои братья… У меня с ними один отец и одна мать… Выходит — и я перед вами преступник! Что вам от того, если я скажу: «Бесстыдная рука творила, стыдливая душа корила»? Какой вам от этого толк?

И тут Абай поразил своих старых друзей, высказав мысль, рожденную в долгих беседах с Михайловым. Он облек ее в свои слова, вложив в них все, о чем сам передумал за это время:

— Вот, Даркембай, когда-то ты хорошо сказал, я до сих пор это помню: «У кого нужда общая, у тех и жизнь одна, настоящие сородичи — те, кого роднит общая доля». Правоту твоих слов я понял до конца, когда беседовал с одним умным русским. Оказываемся, такие сородичи по горькой трудовой доле есть не только среди казахов: и среди русских множество таких же обиженных и обездоленных, как вы. И хотя царь и его чиновники те же русские, но эти бедняки никогда не посчитают их своими родичами. Оказывается, не только у жатаков Кокше и Мамая одинаковы думы: те же думы и у русских жатаков — и в Сибири и в России…

Абай сам удовлетворенно улыбнулся ходу своих мыслей. Даркембай закивал головой, хотя и не смог еще разобраться в них, многое казалось ему странным. Абай продолжал:

— А вдумаешься глубже, окажется, что все управители родов — и в Тобыкты, и в Керее, и в Каракесеке, и в Наймане — сородичи с властями Семипалатинска, Омска, Оренбурга, Петербурга. У них один род и один клич. Ударишь по этим — отдастся на тех. Тех заденешь — коснется и этих. Вот где загадка, друзья мои!.. Есть один русский мудрец, который душой болеет за голодный люд, как родной сын. И он сказал, что народ не должен жалобно стонать от насилий властей, не должен молить кого-то о чем-то… Он должен довериться только своему верному острому топору… Вот слушаю я о ваших бедах и думаю: занести бы скорей топор над вороньей стаей властей, над мерзостями нашей степи… Ударить бы под корень!..

У Абая вырвалось то, что тайно волновало его. Но этим людям прежде всего нужно было помочь делом. Он обвел взглядом лица четырех стариков, слушавших его с напряженным вниманием, и неожиданно для них решительно закончил:

— Съезд будет не в Аркате, а в Балкыбеке. Возможно, что он уже начался, так мне говорили в городе. Я не хотел принимать участия в тяжбах, но теперь поеду. Нарочно поеду, чтоб говорить о злодеянии, о котором узнал от вас. И вы тоже отправляйтесь туда же через три дня. Будем требовать с Такежана, Исхака и Майбасара возмещения — и за прошлогоднюю потраву, и за нынешнюю, и за коней. Я сам буду вашим истцом и ходатаем. А от вас пусть приезжают двое. Ты, Даркембай, поезжай непременно! С собой возьми Дандибая — он тоже твердый и мужественный старик, не хуже тебя…

Абай торопливо поднялся:

— Значит, решено! Об остальном поговорим там, на съезде… Только не запаздывайте — через три дня! А мы тронемся сейчас же. Запрягай, Баймагамбет!

Баймагамбет, вполне разделявший чувства Абая, бросился к двери, ловкий и быстрый, как всегда. Абай надел жилет, набросил сверху длинный летний бешмет и взглянул на свои часы. Повернувшись к старикам, он заметил, что те чем-то сильно озадачены: Дандибай наклонился к Еренаю и что-то в недоумении шептал ему, разводя руками. Абай спросил его:

— Что случилось, Данеке? В чем у тебя сомнение? Ты не согласен?

И он вопросительно обернулся к Даркембаю. Тот взглянул ему прямо в лицо:

— И совет твой хороший, и решение правильное. Конечно, не поехав на сбор, мы правды не добьемся… Но бедность окаянная опять нам мешает. Если б хоть не двоим ехать? А ты прав: ехать надо и мне и Дандибаю. А шепчутся они о том, как мы поедем: где найдем мы в ауле одежду, где взять вторую лошадь, когда у нас последних кляч забрали?

— Не на чем ехать, Абай-жан, — печально подтвердил Еренай.

Дандибай крепко ругнулся и зло добавил:

— Вцепилась вонючая бедность! Не пускает и туда, где правды добиться можно! Как безногого, к месту приковала!.. До Ералы ягнячий перегон, и то не на чем ехать, а как в такую даль доберешься — до Балкыбека?

Абай быстро нашел выход:

— Даркембаю есть на чем ехать, а другой пусть берет мою пристяжную! Возьми ее на все лето, Дандибай, вернешь, когда будем перегонять табуны на осеннее пастбище… А насчет одежды…

Абай раскрыл свой белый сундук и достал оттуда два куска материи:

— Вот верх, вот подкладка, на один чапан хватит, — сказал он, — отдай скорей шить, Даркембай!

Старики, улыбаясь, заговорили в один голос:

— Пошли тебе бог долгую жизнь!

— Вот это подарок!

— Выручил, Абай, дай тебе бог здоровья!

— Как же так, Абай-жан? — удивленно сказал Даркембай, беря отрезы. — Насильничает Такежан, а убытки возмещаешь ты?

Все расхохотались, но старик продолжал:

— Этак на наш иск теперь и не посмотрят, — никуда не ездили, бия не видали, а коня и чапан за убытки уже получили!..

236