Путь Абая. Том 1 - Страница 25

— Ой, родной мой!

Он исподтишка посматривал в сторону матери: та не шелохнулась. Он повторил еще раз — и наконец опять разошелся:

— Ой, родной мой Абай!.. — заунывно затянул он.

Абай, несмотря на головную боль, невольно рассмеялся.

Но Оспан заметил, что грузное тело матери зашевелилось:

очевидно, она собиралась встать. Предвидя недоброе, он не дал ей времени повернуться и проворно соскочил с постели.

— Ой, родной мой Абай!.. Абай!.. Абай!.. — прокричал он во весь голос и опрометью бросился к выходу. Мать успела подняться, но схватить озорника ей не удалось.

— Эй, кто там? Поймайте его! Притащите ко мне этого полоумного! — крикнула она.

Оспан торжественно прошелся несколько раз взад и вперед перед юртой, а затем помчался на самый край аула. Он вовремя заметил своего старшего брата Такежана, собиравшегося исполнить приказание матери.

6

Абай болел долго. Одни говорили, что у него «ушик», другие — «сокпа», третьи — тиф; каждый гадал по-своему, и никто не мог сказать точно. А что хуже всего — никто не брался лечить.

Только один раз — на второй день болезни — по приказанию бабушки одна пожилая женщина на закате солнца вывела Абая из юрты и несколько раз похлопала его горячими легкими только что зарезанного барана.

— Сгинь, нечистая сила, сгинь! Оставь сына моего! — говорила она и, повернув Абая лицом к заходящему солнцу, продолжала свое удивительное лечение, опрыскивая мальчика водой изо рта.

Ноги не слушались Абая и дрожали, голова кружилась, он с трудом выбрался из юрты. Может быть, оттого, что у него потемнело в глазах, — западный край неба, полыхающий в огне закатных лучей, казался ему совсем особенным. Сказка это или сон? В этом полубреду мир выглядел новым и странным…

Через два дня аул откочевал на Чингис. За несколько дней перед тем распорядители кочевки расспрашивали проезжих: оттаяла ли почва на жайляу, высохла ли земля, поднялась ли зелень? Обычно подножия Чингиса оттаивали быстро и сразу покрывались пышной зеленью; склоны же прогревались медленно, и трава на них пробивалась скупо, — слишком много выпадало на них снегу, покров его был слишком толст.

Широкие, богатые водой и пастбищами жайляу всех родов Тобыкты находились по ту сторону хребта Чингис. Едва тронулся с Кольгайнара аул Кунанбая, другие ближние аулы тоже дружно снялись со своих мест. Они шли целой лавиной, разными тропами перебираясь через горные перевалы.

Если бы Абай был здоров, то дни кочевки были бы для него днями непрерывных удовольствий, веселья, скачек. Весенняя кочевка через трудные перевалы Чингиса тяжела для взрослых — для пастухов, табунщиков и «соседей». Для детей и подростков это сплошная цепь развлечений. В прошлые годы все десять перегонов кочевки от Кольгайнара до реки Байкошкар, протекающей по ту сторону Чингиса, Абай проводил как веселый праздник.

В этом году аул откочевывал туда же. На пути Абаю знакомы все места остановок. В некоторые урочища аулы приходили утром, останавливаясь на целый день, и к вечеру двигались дальше. Кочевку проводили спешно, и даже там, где приходилось оставаться два-три дня, больших юрт все же не ставили, а разбивали только легкие маленькие юрты и уютные низенькие палатки и шалаши . Каждый устраивал себе жилище по своему вкусу, как кому нравилось, точно по пути на жайляу все сговорились играть в «аул-аул», «шалаш-шалаш» и «курке-курке».

Во время кочевки аулы, даже далеко отстоящие один от другого, съезжаются вместе. Они появляются бог знает откуда и следуют одним сплошным потоком. Сходятся люди, смешиваются стада, и в эти дни трудно отделить один аул от другого.

Но если для кого-нибудь кочевка — удовольствие, то чабанам и табунщикам она доставляет бесконечные хлопоты, неисчерпаемые заботы, сплошную муку: то расседланные кони забредут в чужой табун, то ягнята одного аула смешаются со стадом другого, то овцы перепутаются так, что не разобрать… В такой неразберихе ягнята и бараны беззащитной бедноты становятся добычей любителей чужого добра. Как говорится: «Пальцем придержи, глазом подмигни». И сколько аткаминеров, оберегая свое стадо, потрошат в ночной темноте живую «прибыль», оказавшуюся в их табуне, и торопливо — полусырую — съедают у костров!..

В этот год аулы тронулись особенно дружно, снявшись одновременно, и двигались по степи вместе. К тому же и волки не давали покоя кочующим, заставляя их держаться ближе друг к другу. Места были глухие, звери бродили здесь целыми стаями. До прихода кочевок они рыскали по склонам гор, питаясь мышами и сурками; теперь они пользовались случаем и в ночное время нагло нападали на стада. Большинство аулов на всю ночь ставили у отар конную охрану. Вокруг стоянок жгли костры и до самой зари не переставали шуметь. Как отличаются эти дни со всеми их неожиданностями и опасностями от обыденной спокойной жизни! Днем — все на конях, в движении, у мужчин всегда наготове пики, соилы и секиры; смотришь — и кажется, будто двинулось в поход вооруженное войско!

Но нынче кочевка, проходившая так же, как и в прошлые годы, была мучительно тяжела для Абая. Никакой особенной боли он не чувствовал, но и здоровым не был. При малейшей попытке двинуться у него темнело в глазах, кружилась голова, и он беспомощно валился с ног. Но нельзя же было из-за болезни мальчика откладывать кочевку!

Кунанбай обычно заглядывал к Улжан раз в три-четыре Дня. Большую часть времени он проводил у младшей жены — красавицы Айгыз, и нередко заезжал к старшей жене — Кунке. У Кунке был свой отдельный аул, и во время переезда на жайляу Кунанбай двигался с ее кочевкой.