Путь Абая. Том 1 - Страница 27

Когда окончились взаимные приветствия и расспросы о семьях и хозяйстве, Улжан с улыбкой обратилась к Абаю:

— Вот, сынок, ты все надоедал нам — то мне, то бабушке… А теперь перед тобою сокровищница рассказов и песен… Это — акын Барлас.

У Барласа узкая серебристая борода, почтенная внешность и звонкий голос. Он сразу понравился Абаю. Этот не такой, как другие старики, которые стараются держать про себя все, что знают!

У Барласа открытая душа: откровенный, разговорчивый, он сразу повел себя так, как будто целый век прожил в этом ауле и был здесь своим человеком.

— Э, сынок, недаром говорится:

Песня акына — потоки вод неземных,
Слушатель — мел, жадно вбирающий их!.. —

сказал он, с мягкой улыбкой посмотрев на Абая. — Уважения достоин тот народ, который умеет говорить и слушать. Коли тебе не надоест слушать, Байкокше не устанет рассказывать.

После переезда на жайляу в аул Улжан стали часто наезжать гости из отдаленных аулов. Барлас был из племени Сыбан. Кочевья Сыбана на жайляу оказались невдалеке от аулов Кунанбая, и Барлас воспользовался этим, чтобы повидаться с друзьями. По дороге к нему присоединился Байкокше из племени Мамай. Байкокше — ученик Барласа в песенном искусстве. Из года в год он сопровождает в летнее время Барласа и проводит с ним неразлучно несколько месяцев.

Радушие окружающих сразу подняло настроение акынов. Вечером, пока варилось мясо, Барлас спел песню «Кобланды-батыр». Она показалась Абаю самой красивой, самой увлекательной и сильной из всех когда-либо читанных или слышанных им. Барлас кончил петь и поднялся, чтобы вымыть руки перед едой. Абай спросил его:

— Как звали того, кто сложил эту песню?

— Говорят, она сложена в незапамятные времена, дитя мое. Но Садакен утверждал, что такою он слышал ее от акына младшей орды — Марабая.

Садакен, которого назвал Барлас, — был знаменитый акын Садак.

Особенно понравились Абаю прощание Кобланды, скачка Тайбурыла и единоборство Казана и Кобланды. От волнения он долго не мог заснуть в эту ночь.

Улжан и на следующий день не отпустила Барласа и Байкокше.

— Оставайтесь! Куда вам торопиться? Погостите у нас еще несколько дней! — уговаривала она.

Эта просьба — желание Абая. Раньше он думал, что все разумное и поучительное — только в книгах, что знание и искусство живут в медресе. Разве могло что-нибудь сравниться со сказаниями Низами, Навои и Физули, с тонкой лирикой шейха Саади, хожи Хафиза, с героическим эпосом Фирдоуси? Он не знал еще, что у казахов есть Асан-Кайгы, Бухар-жирау, Марабай, Садак и целая сокровищница «Козы-Корпеш» и «Акбала-Баздык».

Оттого ли, что в услышанных им песнях был особенно понятен язык и близки события, или от волнующих напевов Барласа и Байкокше, голоса которых то взвиваются в вышину, то тихо стелются и журчат, то несутся, как вихрь, или, наконец, от звуков домбры, ласкающих слух, — кто знает? — но Абаю казалось, что никогда он не слыхал ничего лучше песен Барласа и Байкокше.

Целыми днями до позднего вечера Абай не отходил от акынов. С их приходом юрта Улжан превратилась в место постоянных сборищ.

К полудню, когда в ауле кончали привязывать жеребят, все жители собирались пить кумыс. Захмелев от крепкого напитка, они жадно слушали пение.

Днем акыны всегда пели пространные сказания, а в промежутках передавали изречения мудрецов, тяжебные состязания биев и стихотворные речи, составленные острословцами минувших времен. Когда же толпа расходилась и оставались одни близкие, Барлас пел свои собственные песни или песни, сочиненные его современниками. У него был неистощимый запас песен акынов Шоже, Сыбанбая, Балта, Алпыса и других. В этом неисчерпаемом потоке сказаний он сам особенно любил те, которые говорили о думах и чаяниях народа.

И когда наступал вечер, Абай и обе матери заслушивались этими любимыми песнями Барласа. Жемчужные слова, чудесные дары внимательному слуху… В такие минуты Барлас казался Абаю совсем другим, непохожим на того Барласа, который пел днем: тот Барлас воспевал лишь забавы, веселье, а вечерами это был мудрый наставник, глубокий мыслитель.

Тайна дум моих глубока,
Как туман, что вдали встает,
Грудь мою съедает тоска…
Вкруг — простор серебряных вод…
Забурлила, плещет река,
Это песни Барлас поет, —

изливал он в песне свои думы.

— О чем его печаль? — спрашивал иногда Абай у матери.

— В нем великая сила, он никогда не унизится до восхваления того, что не достойно восхваления. Он не пойдет просить по аулам и собирать подарки. Учись у него, храни его слова в памяти, — говорила Улжан.

Абай не пропускал ни одного слова из песен акына. Он благоговейно внимал новым песням, рождавшимся тут же, под сводами юрты. Эти песни обличали и судили преступные дела и гнусные пороки правителей и владык. В одной песне Барласа были такие слова:

И владыкам алчным укор
У народа не сходит с губ.
Ты — правитель, хищник и вор, —
Словно ворон, летишь на труп.

Абай был рад, что отец в отъезде, и молил бога, чтобы тот не возвращался как можно дольше. К счастью, за все время пребывания Барласа Кунанбай ни разу не заглянул к ним, — с несколькими старейшинами он объезжал аулы рода. Поэтому Улжан спокойно задерживала у себя Барласа. Когда Кунанбай бывал дома, акынам и певцам не приходилось останавливаться надолго, а тем более выступать так свободно.