Вокруг Божея собрались лишь те, что жили неподалеку. Аулов у подножия хребта и тех жигитеков, кто населял долину реки, оповестить не сумели. Да и из горных жителей многие были заняты сегодня перекочевкой.
В числе приехавших было десять человек, приведенных Даркембаем. Утром, увидев вереницы верховых, с пиками и соплами в руках, скакавших в Карашокы из разных зимовий иргизбаев, он подумал: «Неспроста это… Наверное, Кунанбай собирает родичей против Божея и всех жигитеков», — и задолго до обеда успел известить Божея и других сородичей о приготовлениях Кунанбая. По пути он заехал к Байдалы, Караше, Каумену и Уркимбаю и привел их с сыновьями сюда.
Возле жилья Божея собрались человек сорок, решивших охранять своего старейшину, среди них и Даркембай с друзьями. Здесь были отважные сыновья Каумена и Караши и другие молодые жигиты, вооруженные, готовые грудью стать за свой род. Сперва они решили было поднять родовой клич: «Кенгирбай! Кенгирбай!» — и, вскочив на коней, пасшихся возле зимовья, ринуться навстречу врагам с соилами и шокпарами в руках, но Байдалы громким окриком остановил их:
— Стой!.. Хотите бросить Божея одного? Умирать — так вместе!
Отряд Кунанбая был уже совсем близко. Он мчался неудержимо, беспощадный в своем стремлении.
— Горе мне, горе! Врасплох обрушились на мою голову! Опять беда настигла меня нежданно! — в отчаянии повторял Божей.
Его единственной надеждой были жигиты, успевшие сесть на коней. С соилами в руках, они маленькими кучками, по пять — десять человек, бросятся на Кунанбая с боков. Но ведь их так мало! Остальные все еще мечутся по лугу, ловя своих коней… Неужели враги нагрянут на них, не дав им даже вскочить в седла?!
Кунанбай скачет. Не останавливая отряда, он выделяет две сотни и посылает их в обход противника с двух сторон. Всадники с криком налетают на пасущихся коней — и те испуганно мечутся по лугу. Седла трещат под ударами соилов и разлетаются в щепки.
Редкие ряды пеших жигитеков, кинувшихся было навстречу Кунанбаю, опрокинуты многолюдным потоком иргизбаев. У Кунанбая достаточно людей и без отделившихся двух сотен, — трудно даже определить их число. Кони жигитеков, ударивших на Кунанбая сбоку, в один миг оказываются без седоков: врагу не стоит никакого труда сбить их, — на одного жигитека приходится сорок — пятьдесят иргизбаев.
Те, кто не успел добежать до своих коней, бьются пешие. Но что значит пеший перед конным? Расправа коротка: верховой с налету быстрым, точным ударом сбивает противника с ног. Такая участь постигает всех, кто далеко отошел от зимовья. И боевой клич нападающих, гордых своим превосходством и успехом, становится еще громче:
— Олжай! Олжай! Иргизбай! Иргизбай! Топай! Торгай! — яростно взывали они к духу Олжая и других предков, наводя страх на противника.
Все преграды сметены… Победители тесными рядами летят к постройкам. Несмолкающие крики, треск соилов, топот коней — все сливается в общий гул. Наступает страшная развязка набега.
Отряд Божея оставался перед зимовкой. Все подняли соилы и шокнары и маленькой ощетинившейся кучкой недвижимо стояли на месте. Враги обступали их со всех сторон.
— Отступайте к зимовке! Займем все двери, хоть к жилищам их не подпустим! Будем биться до конца! — закричал Байдалы и отвел свой отряд к строениям.
У дверей стали Байдалы и Божей, окруженные самыми смелыми и сильными молодыми жигитами во главе с обоими сыновьями Каумена.
Противник лавиной хлынул к постройкам. Верховые на всем скаку остановились и сгрудились перед самыми дверьми, ожидая приказа.
Кунанбай находился в центре толпы. Он еще не сошел с коня.
В эту минуту Даркембай протиснулся к дверям между Божеем и Байдалы и стал целиться из фитильного ружья на ножках, — бог весть, откуда оно у него взялось. Ружье было заряжено, — стоило только поднести огонь, и грянул бы выстрел. Даркембай, задыхаясь, окликнул Божея:
— У этого одноглазого нет сердца! Опять глумится над нами! Посторонись, я застрелю его!
И он стал поспешно высекать огонь. Но Божей дернул его за руку:
— Оставь! Не нам вершить кару над ним, — на то есть духи предков!
В этот момент раздался громкий голос Кунанбая:
— Выволакивайте их из нор! Свяжите, как рабов, и тащите оттуда!
Приказ звучал неумолимо. Толпа иргизбаев под предводительством Майбасара ринулась к дому. Перед дверьми они в нерешительности остановились. Но снова раздался окрик Кунанбая:
— Слезайте с коней! Ломайте двери! Напирайте все вместе!
Даркембай и другие, окружавшие Байдалы и Божея, дрались отважно. Но прозвучал приказ Кунанбая — и огромная толпа нападавших ворвалась в строение.
Оборонявшиеся не могли даже размахнуться соилами под низким потолком постройки. За несколько минут противник сломил и обезоружил всех. Побежденных начали выволакивать на улицу.
Едва Караша, Уркимбай и молодые жигитеки появились перед дверьми, толпа иргизбаев кинулась на них. Окровавленные, избитые, они продолжали сопротивляться, громко проклиная Кунанбая и понося его последними словами. Но Кунанбай не мог их слышать: шум и вой толпы заглушали все. Майбасар, дико сверкая глазами, исступленно кричал:
— Плетьми их! Не жалейте! С кем вздумали тягаться?
И его жигиты во главе с двумя посыльными — Камысбаем и Жумагулом — без сожаления работали плетьми, нанося удар за ударом.
Кунанбай не смотрел на это. Он продолжал пристально вглядываться в каждого, кого выволакивали из дверей. Он ждал только одного человека. Лишь на него он точил зуб. Этот человек был Божей.