День уже догорал, но солнце еще не зашло. Над гребнем лесов, покрывавших холмы на западе, повисло огненно-красное полотнище. В горах, должно быть, поднялся ветер, — по голым склонам поползла поземка, снег то лениво кружился, то взвивался облачками, красноватыми от закатных лучей.
В городе ветра нет, но мороз щиплет и подгоняет и без ветра. Такие дни бодрят душу, отгоняют уныние. Склоны холмов, обращенные к городу, медленно окутываются сумерками. Каменистые бугры перед ними тоже исчезают, точно уходя на ночлег.
Абай прошел уже три-четыре квартала, когда навстречу ему показалась целая толпа. Люди шли, громко и весело разговаривая. Абай не заметил среди них ни одного знакомого. Из того, что они шли по улице пешком, Абай заключил, что это городские жители.
Толпа, объединившая и молодежь и пожилых, говорливая, смеющаяся, дружная, невольно привлекла его. Он улыбнулся и остановился посреди улицы, весело поджидая ее приближения. Люди подошли, громко скрипя ногами по утоптанному снегу, и никто не обратил на него внимания. Теперь стало видно, что все окружали почтенного, благообразного старика. Старик смеялся сам и смешил других.
Абая поразило, что старика вели под руки. Он шел, не поворачиваясь и не оглядываясь, да и, разговаривая, не смотрел на собеседника. Абай внимательнее посмотрел на лицо этого необыкновенного старика и понял, что тот был слеп.
Когда толпа поравнялась с Абаем, он присоединился к ней. Да и не только он, — все, кто стоял у ворот или шел навстречу, вливались в толпу, увлеченные дружным потоком.
Один из прохожих, уже пожилой, с бородой, тронутой серебром, немного отстал. Абай спросил его:
— Кто это?
Тот даже удивился:
— Неужели ты не знаешь Шожекена? Вот удивительно! Это же Шоже, Шоже-акын!
Имя Шоже Абаю было известно давно, но видел он его впервые. Узнав, что это знаменитый акын, Абай тотчас пробрался в передние ряды, силясь рассмотреть Шоже поближе, и стал прислушиваться к его словам.
— Шожеке, зайдите к нам! Ведь уже подошли к нашему дому! Это я, Бекберген! — обратился к акыну один из сопровождавших.
— Ну нет, он к нам пойдет!
— Эй, полно вам, я его издалека привел…
— Брось ты приставать! Шожекен у нас ночует! И конь его у нас стоит! — вмешался еще кто-то.
Услышав пререкания, Шоже остановился. Он громко рассмеялся, — голос у него был звучный, ясный.
— Что, друзья, сказать вам мое желание? — спросил он.
Толпа ловила каждое слово почтенного старика.
— Говорите, говорите, Шожеке! Решайте сами, говорите! Выбирайте сами, где вы хотите переночевать!
— Итак, родные, вы хотите угостить меня и приготовить мне мягкую постель… Вы обрадовали мою душу, родные. И я докажу это, я зайду ко всем, кто сейчас кричал: «Ко мне, ко мне!» Погощу у всех… Надеюсь, что за какие-нибудь пять — десять дней горло Шоже не завалит камнем. Если брюхо мое выдержит, я обойду всех, кто здесь кричал, и буду угощаться у них по очереди. А сейчас начало морозить. Наверное, уже вечер? Дети мои, хватит вам тянуть мои старые жилы в сорок сторон, — не завернем ли мы просто в ближайшие ворота?
Все с улыбкой слушали старика. Пришлось согласиться с ним. Ближайшие ворота были тут же: толпа стояла перед ними.
Хозяин опрометью побежал к себе. Но толпа не хотела расходиться, — жаль было оставлять Шоже. Все знали, что гость сегодня к ним уже не попадет, и никто не мог уйти, не послушав хоть немного его песен.
Старик, стоявший возле акына, решил, видимо, подзадорить его.
— Шожеке, — сказал он, — ты ведь только что приехал в город. Слышал ты о здешних делах?
— Нет. Расскажи-ка, о чем толкуют?
Новостей оказалось много. Мечеть, построенная Кунанбаем, закончена: Алшинбай и Кунанбай хотят устроить по этому случаю пир; кроме того, ходят слухи, что Кунанбай решил помириться со своим сородичем Божеем.
Абай был поражен: он никак не ожидал, что услышит здесь имя своего отца. «Мечеть мечетью, — подумал он, — но, оказывается, народу известен каждый шаг отца, каждая его ссора!»
— Алшинбай сведет и помирит кого угодно!
— Э-э, он просто боится, что, перессорившись со всеми, Кунанбай может слететь!
— А кто же и выдвинул Тобыкты, как не он? И честь, и власть, и возвышение — все получено через него!
— Алшинбай горой стоит за них!
— А тобыктинцы поедают все, что пожирнее в табунах, загребают все, что есть лучшего в лавках!
— Как видно, они не уедут, пока не слопают всех жирных лошадей вокруг Каркаралы!..
Шоже с полуулыбкой слушал новости и вдруг неожиданно запел своим звонким голосом:
Лысый кот и ворон кривой дружбу свели,
Взяли хромого пса: «Бога о нас моли!»
Лысый отдал кривому все, чем живет народ,
И все, чем живет народ, ворон кривой склюет…
Все расхохотались, а некоторые даже защелкали языком, пораженные меткостью языка старого акына.
— Лысый кот — это же Алшинбай!
— А ворон — Кунанбай!
— И хромой имам тут же!..
— Неукротимый старик одним стихом всех их уничтожил! — наперебой заговорили кругом.
Абай невольно смутился и отошел в сторону. В эту минуту вышел хозяин дома и повел Шоже к себе. Абай повернулся и быстро пошел домой.
Песня Шоже все еще звучала в его ушах. Казалось, она проникала в самое сердце. Абай запомнил каждое ее слово и невольно повторял про себя.