Путь Абая. Том 1 - Страница 59

— Да нет же, Суюндик-ага! Я же спрашиваю, чтобы самому знать, а не для того, чтобы жаловаться на вас!

— Хорошие слова, дорогой мой… Ну что ж, могу рассказать. «Лоскутным родом» называли уаков, живших тут неподалеку. Дед твой перетягивал часть из них на свою сторону, перессорил их между собою и послал твоего отца помогать батыру Конаю. Вражда разгоралась. Конай устроил набег, и народ укрылся от него в камышах соседнего озера… Кунанбай дал Конаю совет — поджечь камыш. Люди в ужасе выскочили оттуда, и началось избиение беззащитных… Ну, да что рассказывать о старом… Давайте-ка есть мясо, раз его несут, — прервал себя Суюндик.

Абай задумался. В глубине его глаз, обращенных к красноватому пламени светильника, вспыхивал яркий далекий огонек. Тогжан смотрела на гостя с нескрываемой теплотой.

Принесли ужин. Гостей принимали, как родных, поэтому вокруг скатерти разместилась вся семья Суюндика. Тогжан села между родителями, совсем близко от Абая. Теперь он мог видеть ее сбоку.

Тонкая линия правильного небольшого носа казалась Абаю еще обворожительнее. Легкое и нежное, как пух, выступало бело-розовое яблочко подбородка. Чудесная шейка белела между длинными черными косами. Маленькие серьги сверкающими капельками дрожали в ушах и невольно приковывали взгляд. Тогжан то заливается румянцем, то неожиданно бледнеет. Она во власти какого-то нового чувства, наполняющего непонятным трепетом все ее существо. Абай снова залюбовался ею.

Дом Суюндика всегда славился радушием и гостеприимством. Сегодня угощение тоже было обильное. Карабас острым ножом с желтым роговым черенком нарезал казы и сало.

Все принялись есть с нескрываемым удовольствием, но Абай не замечал еды, хотя все было приготовлено очень вкусно. Тогжан тоже редко протягивала к миске свою белую ручку, унизанную браслетами и перстнями. Суюндик и Асылбек не переставали угощать Абая.

— Что ты не кушаешь, дорогой? Бери, кушай! — не давали они ему покоя.

После горячих блюд был подан кумыс, за которым гости сидели долго, — в оживленной беседе время шло незаметно.

Но Абай не принимал участия в беседе. Хозяева решили, что молодого гостя клонит ко сну. Мужчины вышли из юрты, где женщины стали приготовлять гостям постели.

Абай с облегчением почувствовал, что предоставлен самому себе, и отошел в сторону. Рассказы Суюндика огорчили Абая, — точно тяжелая муть поднялась тогда в его душе. Сейчас она осела куда-то глубоко на дно. Сердце Абая было полно теперь другим, необычайным ощущением.

Любимая… Это волнующее слово Абай не раз встречал в книгах и слышал от других. Но сегодня оно покинуло песни, сошло со страниц книг и предстало перед ним во всем обаянии своего значения — в живом воплощении, в смехе, в движении, в улыбке, в дыхании юного существа с нежным лицом, стройным станом, с взглядом, томившим сердце.

Любимая…

Взволнованный, он поднял лицо к звездному небу. С гор доносилось ароматное дыхание весны. Абай жадно вдохнул его свежую струю.

Луна была на ущербе. Она медленно подымалась к зениту, недоступно высокая, уплывающая вверх. Она манила и сердце туда, в высоту, ясную и безоблачную. Лунный свет проникал в душу и наполнял ее радостью и грустью.

С Верблюжьих горбов виднелись отроги Чингиса. Лохматые горы, посеребренные лунным светом, замерли в неподвижной дремоте.

Огромные стада овец вокруг аула лежали спокойно. Они дремали, беззвучные, утихшие. Асылбек и Адильбек ушли спать. Тундуки юрт были плотно закрыты. Белые юрты дремали в лунном сиянии.

Суюндик с Карабасом хлопотали где-то около лошадей. В свежем дуновении весенней ночи Абай почувствовал приближение утра, необычайного, прекрасного, которое должно наступить только для него одного…

«Любовь ли это? Она ли?.. Если это — любовь, то вот колыбель ее: мир, объятый спокойствием ночи…» Так говорит взволнованное сердце.

Лунная ночь словно купается в молоке. Грудь Абая не вмещает могучего прибоя чувств. Трепещет и замирает сердце.

«Что ж это? Как разгадать? Что со мной?»

Перед его глазами — белые руки Тогжан, ее нежная шея. Она — его утро!

Ты встаешь в моем сердце, рассвет любви…

Это поет сердце. Первая песня первой любви посвящена ей, Тогжан… Он повторяет про себя эту песнь. Слова льются легко, свободно.

Голос Карабаса обрывает чудесную нить его грез: он зовет Абая в юрту. Кроме них двоих, все уже легли.

Абай силится вспомнить слова своей песни, но они не возвращаются к нему… В памяти живет только одна строка:

Ты встаешь в моем сердце, рассвет любви…

Когда Карабас и Абай вошли в юрту, Суюндик с женой уже спали на высокой кровати, за золотистой занавеской из толстого шелка. Тогжан, вероятно, ушла к себе. Постель гостям растилала молодая румяная женщина, которая вечером помогала разливать чай…

Абай направился к постели. Вдруг шелковая занавеска заколыхалась, у самого входа зазвенело шолпы — и стройная фигура Тогжан появилась перед ним. Она шла с шелковым одеялом в руках. Ее движения были неторопливы, даже, пожалуй, медлительны. Казалось, что каждый шаг ее звенит серебряными переливами дорогого украшения.

Молодая женщина уже успела разостлать Абаю мягкую удобную постель. Тогжан, все еще стоя с шелковым одеялом в руках, негромко сказала женщине:

— Взбей, пожалуйста, повыше в ногах!