Путь Абая. Том 1 - Страница 7

Е. П. Михаэлис приобщил казахского поэта к русской культуре и литературе. По совету своего русского друга Абай постоянно читал журнал «Современник» и был увлечен трудами философов и классиков русской и европейской литературы.

Известный американский путешественник и журналист Джордж Кеннан с восхищением писал об Абае: «Мне рассказывали об одном пожилом казахе Ибрагиме Конобае (Ибрагим (Абай) Кунанбаев), частом посетителе библиотеки и читающем Милля, Бокля, Дрейпера и других. При первой же встрече он удивил меня просьбой рассказать об индукции и дедукции. Он, оказывается, сильно заинтересовался английскими и западноевропейскими философами. Когда мы однажды заговорили о книге Дрейпера «История умственного развития Европы», он обнаружил большое знание предмета».

Абай блестяще переводил стихи А. Пушкина, М. Лермонтова, И. Крылова, И.-В. Гете. Сочинил музыку на стихи Гете «Горные вершины» и на письмо Онегина к Татьяне.

Благодарный Абай на всю жизнь сохранил теплые воспоминания о своем русском друге Е. П. Михаэлисе, который как бы взял казахского поэта за руку, повел на какую-то вершину, показал оттуда стоянки всех народов всех времен и объяснил, что все люди — сородичи, пусть хоть дальние. Поэтому Абай мог сказать о себе: «Мне радостно, что я не только сын казаха, но и сын всего человечества».

Спустя полвека, когда Мухтар Ауэзов приступил к своей основной книге, он выбрал одной из главных тем эпопеи именно дружбу Абая и Михайлова, прототипом которого является Е. П. Михаэлис. Гуманист Ауэзов прекрасно понимал огромную значимость интернационального единения благородных помыслов.

Творчество Мухтара Ауэзова было одной из самых колоритных и сверкающих новизной страниц многонациональной советской литературы. Для казахов он больше чем писатель, ибо так велико его место в национальном самосознании и в духовном возрождении народа, что творчество его выходит далеко за рамки чисто литературной деятельности.

И сейчас, когда черта смерти отделила от нас окончательно этого поистине великого художника, точное и объективное определение его места в нашей литературе, в нашей нравственной жизни — задача далеко не из легких. Видимо, это даже не потому, что он еще слишком жив в нас, идет в общем строю, поддерживая и радуя многих. Мы все еще живем под его большим личным обаянием и стараемся смотреть на мир его глазами.

С именем Мухтара Ауэзова связана вся история казахской письменной литературы. Казахские писатели не могли и не могут миновать этот огромный художественный опыт. И каждый по-своему учился и продолжает учиться у него…

Оторванный от мировой цивилизации, в темноте, в тисках двойного гнета, казахский народ веками углублял свою мудрость, оттачивал свой язык, собирал, копил и откладывал, как крупицу золота, бессмертные слова — сокровища. И через несколько столетий — в советскую эпоху — щедрыми руками своего просвещенного сына выплеснул все это богатство, немало удивив цивилизованный мир.

Именно об Ауэзове можно сказать, что он нашу художественную мысль поднял на самый высокий современный уровень. Сейчас как никогда его творчество, его труды и раздумья свято чтит народ, для возвышения которого он сделал, несомненно, больше, чем кто-либо из живших на земле казахов. Каждый, кто возьмет на себя смелость называться учеником Ауэзова, должен проникнуться сознанием ответственности перед памятью художника и перед своим временем. Чтобы идти дальше, необходимо прежде всего вобрать в себя ту беспредельную любовь, которой он был наделен, его культуру и его язык.

Ауэзов не искал легких путей в творчестве. Он мечтал показать современного человека во всей многогранности его гражданского, нравственно-психологического и интеллектуального облика, в труде, в быту, в горениях и сложных взаимоотношениях с окружающим миром. Создать образ подлинного героя, глубоко и ответственно мыслящего о своем времени, сделалось смыслом творческих исканий писателя.

После завершения эпопеи «Путь Абая» он сразу же принялся напряженно работать над новым романом «Племя младое» (1961), последним произведением своей жизни. Обуреваемый новой идеей, он сделался еще более беспокойным, страстно ищущим, любознательным ко всему тому, что могло затрагивать человеческий интерес.

Несмотря на свои уже немолодые годы, он ездил по аулам, бывал в самых отдаленных уголках на юге Казахстана, где ночевал, а кое-где останавливался ненадолго. Превозмогая болезнь, он с карандашом и записной книжкой в руке слушал людей. Иногда, неожиданно встрепенувшись, оживлялся, вступал с кем-нибудь в спор, соглашался или отрицал…

Однажды он встретился с чабанами одного крупного колхоза. Встреча состоялась за аулом на бугре, чабаны сидели, ожидая любимого писателя. Не заставляя долго ждать, появился и он. Шел приветливый, с сияющей улыбкой на усталом лице, кивая по сторонам, отвечая на приветствия. Прошел на середину, на ковер, и сел по-восточному, поджав под себя ноги. Обвел взглядом притихших людей и, как всегда слегка закашляв, заговорил:

— О люди! Может быть, выделяет меня от вас лысина ученого, а во всем остальном в думах и помыслах своих — я вместе с вами!

И действительно, тут он был другим человеком, не похожим на прежнего (каким мы все знали его всю жизнь) изысканно-интеллигентного писателя, с европейским воспитанием и образованием. Теперь он скорее всего походил на древнего и мудрого старца Востока, проводившего всю свою жизнь в этой степи, среди этих простых и честных людей.