Путь Абая. Том 1 - Страница 103

103

— Обними меня… Я так соскучилась…

— Тогжан! Где ты? Не уступлю тебя волку! Иди сюда! — донесся до них звонкий голос Коримбалы.

Абай быстро привлек к себе Тогжан и поцеловал, прикоснувшись губами к ее горящему лицу. Смех Коримбалы приближался, Абай поправил шапку Тогжан и шепнул ей:

— Жди меня завтра…

Луна, пробравшись сквозь густую листву, сверкающими кружочками отразилась в глазах Тогжан и заблестела в крупных слезах, дрожащих на длинных ресницах девушки. Но, когда Коримбала подбежала к ним, они оба стояли рядом, спокойные, ничем не выдавая обуревавшего их волнения. Коримбала, гибкая, веселая, быстро приблизилась к ним. Шапка у нее съехала набекрень, живая улыбка обнажала сверкающий жемчуг зубов.

— Э-э, вот вы где!.. Я-то боялась, что волк разорвет моего ягненка! А выходит, что надо бояться, как бы его не съел другой ягненок! — расхохоталась она и склонила свою голову на плечо Тогжан.

Шутка шаловливой девушки была безобидной. Но Коримбала не умеет молчать — начнет болтать и там, в толпе… Абай вздрогнул от этой мысли.

— Вини не нас, а волка, Коримбала, — попробовал он отшутиться. — Нас постигла злая судьба, мы попали в зубы волку — вот ждем тут, когда он нас съест!..

Но Коримбала не унималась:

— Рассказывай, рассказывай!.. Что-то тут дело не чисто, признавайся!

Эти слова были еще опаснее. Тогжан вмешалась.

— Перестань, Коримбала! Надо знать меру, — что ты болтаешь? — с досадой сказала она.

Коримбала быстро обернулась и бросила на Тогжан недовольный взгляд. Абай, заметив это, решил действовать спокойным убеждением.

— Люди любят посплетничать, милая Коримбала! Необдуманное слово может повредить твоей подруге. Не лучше ли избегать таких шуток?

Коримбала поняла Абая и снова рассмеялась, но теперь в ее смехе слышалось смущение. Это был смех простодушного, чистого сердцем ребенка, нашалившего и испуганного. Неужели она обидела Тогжан?.. Она бросилась обнимать ее и, идя рядом, повторяла:

— Ну, полно сердиться! Я больше не буду!

Все трое пошли вместе и присоединились к остальным. Игры еще продолжались, но Абай и Ербол не стали задерживаться. Они сказали, что должны уехать ранним утром, поблагодарили за радушный прием и ушли, не дождавшись угощения.

На следующий день, подтверждая свои слова, оба направились на Баканас. Юноши остановились в ауле Каратая и пробыли там до вечера. Только в сумерки, когда жизнь аулов затихает и люди собираются по юртам, они вернулись обратно.

Они приехали тихо, без шума. Даже собаки не заметили двух промелькнувших всадников. Так же тихо, беззвучно проскользнули они в юрту Ербола, стоявшую на краю аула.

Ночью, когда все погрузилось в крепкий сон, Абай и Ербол, точно воры, где — нагнувшись, где — ползком, добрались до юрты Асылбека. Запахнув за собой наружный войлок, они стали осторожно открывать внутреннюю дверь. В юрте кто-то еще не спал — там звенело шолпы. Кроме Тогжан и ее женге Карашаш, носить шолпы в семье было некому.

Жигиты не ошиблись. Знакомый голос шепнул им:

— Тише! — И женщина сама открыла дверь.

В юрте было темно. Тот же едва слышный голос сказал:

— Абай?.

Абай протянул руку. Это была Карашаш. Она поймала руку Абая и, ведя его к переднему месту, шепнула Ерболу:

— Уходи теперь… Он вернется один…

Ербол тихо вышел из юрты.

Протянутая вперед рука Абая коснулась шелкового занавеса. Горячие пальцы Тогжан дотронулись до его щеки… Они бросились друг к другу в объятия и замерли в безмолвном поцелуе. Трепещущее дыхание их слилось в одно, губы сомкнулись, чтобы, казалось, никогда не разъединяться…

Тихая летняя ночь пролетела быстро. Восток окрасился первым лучом новой зари, когда Абай и Ербол выехали из Жанибека.

Аул остался далеко позади. Луна уже зашла, редкие звезды бледнели и гасли. Жаворонки, взвившись над землею, ныряя и кувыркаясь, заливались звонкими трелями.

Сердце Абая трепетало обновленным чувством. Он запел полной грудью.

В песнях его, нежных и волнующих душу, была и радость, наполнявшая его грудь, и тихая грусть. Он пел, пел без конца, легко, свободно, — и слова, неведомые ему до той минуты, лились, как родник, неповторимый в своем течении…

Какой дорогой он ехал? Как прошел его путь? Разве он знал это? Перед ним показались купола белых юрт… Он замолчал и повернулся к Ерболу.

Тот смотрел на него с улыбкой: разве для него было тайной то, что звенело в каждом звуке этих напевов? Абай придержал коня и обнял его.

— Не осуждай меня, Ербол… Давно я слышал о счастье, о радости, но до этой ночи я не знал, что значат эти слова. Я не наведал их, не пережил… Да что говорить тебе? Ты сам все видишь и понимаешь? Разве в этих песнях я не открыл всех тайников моего сердца?

Увидеть Тогжан ему больше не удалось. Дошли ли до Адильбека какие-нибудь слухи, или сам он стал что-то подозревать, но, вернувшись в аул и узнав о появлении Абая на вечерних играх, он разбушевался:

— Чего он к нам приезжал? Что ему надо? Был бы я здесь, он бы живым не ушел!

Абай помрачнел. На луну набежали тучи. Раздражать людей, и без того враждовавших с отцом, было опасно. Тем временем аулы откочевали с этого жайляу и расположились далеко Друг от друга.

Подавленный тяжелыми мыслями, Абай чувствовал себя одиноким и несчастным; кругом стало так темно, точно кто-то задул светильник в его руках. Абай заметно похудел, как будто его мучил непонятный недуг.

103