Путь Абая. Том 1 - Страница 93

— Теперь мы вам споем ту, что берегли напоследок, — объявили они.

Полилась трогательная, взволновавшая всех третья песня — «Белая березка».

Уже три ее четверостишия были закончены. Никто не шелохнулся. Все напряженно слушали затаив дыхание. Абай несколько раз быстро перебрал струны и смолк на мягкой низкой ноте.

— Ну, Баке, что ты теперь скажешь? — спросил он.

Кудайберды сознался откровенно:

— Думаю, что ты совершенно прав… Вы привезли замечательные песни!

Абай рассказал, что песни «Зеленая долина» и «Смуглянка», с которыми они сами приехали в аул Алшинбая, не имели никакого успеха. Во-первых, там каждый ребенок знал их, они устарели; а во-вторых, бошаны пели их совсем на иной напев, чем в Тобыкты. Вообще, по мнению Абая, тобыктинцы не слишком большие мастера на сочинение песен, большей частью они заимствуют напевы у других родов и порой неумело исполняют и портят их. Первое шутливое возражение Кудайберды было окончательно разбито. Старший брат смотрел на Абая с нескрываемым восхищением и гордостью, — он заметил, что за время поездки Абай начал вникать в глубину окружающих его явлений, выносить свою собственную оценку всему.

На другой день Абай вернулся к матери. Весь аул встречал его с сердечной радостью: старая бабушка не уставала любоваться им, а младшие братья висли на его шее, просовывали головы под руки и всячески выражали удовольствие по поводу его возвращения.

Аул Улжан расположился на просторном урочище, обильном прекрасными лугами, пастбищами и удобными водопоями. Все аулы Тобыкты, расположенные в этих местах, жили в ожидании большого торжества. Слухи о нем дошли до Абая еще в пути, а дома ему сообщили обо всем подробно. И детей, и молодежь, и пожилых людей, и старых аксакалов занимало только одно событие, ожидавшееся в ближайшие дни: все говорили о предстоящем асе в память Божея.

Родичи Божея с самой зимы начали готовиться к асу. Весной они оповестили всех. Был уже назначен день и место совершения аса. Роды Жигитек, Котибак, Бокенши и Торгай, объединившиеся с прошлого года, прикочевали для этого на обширные, богатые кормами жайляу Казбала. На поминках будет устроена большая байга, а возле самого Казбала как раз раскинулись бесконечные просторы, удобные для скачек.

Абай и Ербол были рады, что вернулись домой: оба они соскучились по родным аулам. Ербол торопился к себе, — он узнал, что его аул тоже готовится к поминкам.

На другой день по приезде от тестя Абай долго беседовал с матерью и расспрашивал о всех новостях и событиях, происшедших за время его отсутствия.

По словам матери, Кунанбай с самого начала весны созывал большие сборы и, видимо, к чему-то напряженно готовился. В результате непрерывных тоев и угощений он успел перетянуть на свою сторону еще несколько родов. Одних он задаривал, другим обещал, на третьих воздействовал полным угрожающего холода салемом — и в течение какого-нибудь месяца привлек к себе много новых сторонников. Среди них были и крупные, влиятельные лица — вроде Каратая. Кунанбай сумел расположить к себе и тех, кто, пользуясь своим одинаковым родством с ним и с его противниками, до сих пор всячески старался держаться в стороне. Против Кунанбая теперь были лишь три-четыре рода — Котибаки, Жигитеки и другие.

Но и эти противники, с самой зимы готовясь к асу, все свои средства тратили исключительно на приготовление к торжеству. Учтя это, Кунанбай перед самой откочевкой потребовал, чтобы они вернули ему пятнадцать зимовий, которые им были недавно переданы, чтобы будущею осенью никто не оставлял там своего имущества и жатаков, потому что зимовья опять переходят в его собственность.

Такое извещение получил каждый аул в отдельности. Кунанбай ничего не объяснял, не доказывал — он просто передавал приказ. Таким путем он вернул себе четырнадцать зимовий и только на пятнадцатом потерпел неудачу.

Это было зимовье Байсала.

Распоряжение Кунанбая было доставлено Байсалу через Каратая и Жумабая. Байсал начал со спокойных объяснений.

— Передай волостному салем, — ответил он. — Мы знаем друг друга с детства, никому лучше его не известно, что у меня нет земли. Кунекен не испытывает недостатка в земле, он уже вернул себе четырнадцать зимовий из пятнадцати. Пусть оставит мне мою долю. Я потратил средства, устроился там по-своему.

Узнав об ответе Байсала, Кунанбай пришел в ярость. В ту же ночь он опять отправил к нему Каратая и Жумабая с приказанием прекратить всякие рассуждения и покинуть зимовье.

Неумолимое своевластие Кунанбая вывело Байсала из себя. Он ответил, что готов на любое столкновение.

— Я объяснял ему, но он не хочет понимать, — начал он. — Самая горькая обида не в том, что он отнимает землю, а в том, что я для него — ничто. Я сидел спокойно, но он не перестает понукать и сам поднял меня на ноги. Из-за земли он, как червь, точил Божея, пока наконец не загнал его в могилу. Чем я лучше Божея? Мне терять нечего… От своего я не отступлюсь! Ни на шаг не отойду от зимовья!

Боясь нового междоусобного пожара, Каратай решил в разговоре с Кунанбаем смягчить ответ Байсала, но Кунанбая провести было трудно. «Байсал так не разговаривает», — решительно сказал он и потребовал точного ответа. Тогда Каратай выложил все.

С этого дня Кунанбай налился новой яростью против Байсала и Байдалы. От решительного шага его удерживали только поминки Божея. Но Улжан знала, что, как только кочевья двинулись на жайляу, между аулами Кунанбая и Байсала начались постоянные стычки и недоразумения. Кунанбай размещал свои аулы в ближайшем соседстве с аулом рода Котибак и по всякому поводу притеснял противника, отгоняя с пастбищ его скот. Байсал отвечал тем же. Жигиты рода Котибак ни днем ни ночью не отходили от аула Байсала, охраняя его.